отвыкла от красоты, что она остается чуткой и нежной.
В стихотворении «Надежное слово», решенном в совершенно ином ключе, поэтесса пробует рассказать своеобразную притчу о происхождении слова «труд», ставя это слово рядом со словами: Мать, Правда, Народ, Россия.
А в третьем стихотворении воссоздан по-своему счастливый и по-своему горький путь творческих исканий. Он воссоздан зримо, с настроением. Вызревает в мозгу ученого мысль —
И синью полнится Огромность Земли, небес и лунных скал. Природа обретает стройность И соразмерность всех начал.
Труд токаря и сталевара, ученого и поэта, часового мастера и лесоруба, по убеждению и поэтическому утверждению Людмилы Татьяничевой, одинаково нужен и одинаково дорог стране, людям, народу. Дело чести каждого — это девиз и лозунг ее стихов — сделать его творческим, добиться в нем высшей степени мастерства. Человек должен гордиться своей работой, греть и радовать людское сердце должна она.
Умение раскрыть рабочую тему было и осталось для Татьяничевой мерилом литературного дарования. Не случайно после одного из критических выпадов, — дескать, сколько можно писать об одном и том же? — она откликнулась стихотворением, которое так и назвала «Рабочая тема» (1975).
Для меня Рабочая тема — Не дымы из разверстых труб. Это теплое Детское темя Возле добрых отцовских губ. Жестких, В трещинках и ожогах, — Потому-то и нет Их нежней… Это песни. И в ритмах их строгих Оправдание жизни Моей{24}.
Ничего не скажешь. Достойный ответ. И главное — по существу.
Разноплановое, самобытное решение Татьяничевой темы труда, создание ярких образов людей, для которых работа — истинное счастье, не могло не обратить на себя внимание литературной общественности, критики, широкого круга читателей.
Выступая на III съезде писателей России с докладом о поэзии, секретарь правления СП РСФСР Василий Дмитриевич Федоров отметил, что поэтам Урала в разработке темы труда в лирике принадлежит особо почетное место, а Людмила Татьяничева доказала «своими талантливыми стихами, что для нас рабочая тема не узкая, а широкая — до проблемы счастья на земле»{25}.
3. «НЕЖНОСТЬ К РУСОЙ ЗЕМЛЕ…»
Она любила свой «синий Урал» и всю необъятную Россию открыто и нежно. Родная природа для нее была не географической картой, не обособленным, живущим по своим законам миром, а ранимым, остро чувствующим спутником, частицей ее души.
Жизнелюб, оптимист, Татьяничева стремилась отыскать, подметить в природе радостные тона, светлые краски. Удивительно это умение поэтессы найти в самом унылом, грустном пейзаже ту греющую живинку, которая безошибочно трогает в человеческой душе ее добрые, жизнетворные струны. Сколько грустных картин, к примеру, написали поэты о предзимнем, опустевшем лесе, о горьком одиночестве, которое навевает он, пустынный, оголенный. А Татьяничева смотрит на него светло и заботливо, как на приуставшего пожилого человека:
Предзимний лес Суров, как старость. Но в нем не сумрачно ничуть. Опали листья, И осталась Стволов бесхитростная суть.
Простота, доверительность интонаций, скупой, однако тщательно отобранный зрительный ряд, предметность — все в стихотворении служит созданию, сотворению бодрого, живого настроения.
Да, да, соглашается поэтесса, с этим нельзя спорить: летом многое лес искусно прячет от глаз, и «держит в секрете» и узлистые шрамы, и кривые ветви, и дупла… Зато в предзимье:
…Идя тропой блескучей, Увидим четко, Сквозь мороз, И выправку Дубов могучих, И красоту Нагих берез… («Предзимний лес», 1969)
Поэтесса все в природе любит, все, происходящее в ней, объясняет житейски просто, с той мудрой народной усмешкой, после которой неловко сердиться, к примеру, на снег, который «жжет глаза и гасит смех», который «раняще колюч».
А ведь он добрым Быть хотел, Но, встретясь с ветром Жгучим, Он до того оледенел, Что сделался Колючим. («Колючий снег», 1968)
Увидеть и воспеть то, мимо чего трудно пройти равнодушно, — дикие скалы, могучие леса, бушующий прибой, экзотические растения, — может любой художник. Но увидеть прекрасное, доброе, жизнестойкое в самых неприметных, самых неказистых вещах может лишь особо чуткая, особо отзывчивая душа. В безрадостных владениях солончаковой пустыни ее «растрогали до слез» неприхотливые растенья: «горькуша, ситник, солерос…» Но мало отыскать, мало приметить эти неприхотливые растенья, надо быть истинным поэтом, чтобы сказать о них те единственные слова, которые вдруг заставляют мысленно провести многомерные ассоциации. Слова, которые вдруг поднимают эту непритязательную зарисовку об одиноких пустынных обитателях до философского обобщения:
